Пламя конкурса разгоралось, теперь вся жизнь должна была закипеть, опрокинуться на нас и ошпарить всевозможными событиями.

С самого утра я почувствовал недомогание. Не ходил на завтрак и даже не поехал на репетицию кантаты “Москва” в Ижевск, проспал почти до обеда.

Как мне потом сказали вернувшиеся в хорошем настроении товарищи, я многое пропустил. И грубоватые шутки женщины с одной связкой. Той, что руководила репетицией и чем-то смахивала на Фрекен Бок. И дирижирование знаменитого Терацуянца в вестибюле, и не менее знаменитый его хоровой жест – фигуру из пяти пальцев. В общем, было холодно, но задорно.

Отобедав в одиночестве, я стал пить чай. Опоздав к обеду, хоры шли бегом, всё снося на своём пути. Пообедав, все залегли спать. Короткий сон сменился второй репетицией кантаты, но уже в столовой. Нам забыли постучать и мы припозднились.

В столовой женщина с одной связкой, мощно размахивая руками, и таким же мощным голосом остановила нас, пытающихся прорваться на задние ряды.

Так мной, не по моей вине, была закошена вторая репетиция кантаты. Поскольку промозглая погода не располагала к прогулкам, мы отправились в корпус расслабляться дальше. Ведь сегодня нас ждал ещё и дружеский концерт в зале при столовой.

Мы распелись перед концертом в зале, затем у себя в корпусе, переоделись и прошествовали в костюмах на концерт.

До нас выступало несколько хоров. Поэтому долго толпились, сперва в столовой, затем растянувшись лентой на длинной лестнице на первый этаж, на сквозняке, наверно для закаливания связок.

Наконец, очередь дошла и до нас. Спели неплохо, нас записали и сия запись была прослушана нами как “Отче наш” перед сном. После нас выступила Казань, затянули куряне, в самом конце выступил Петрозаводск.

Интересным было и представление произведений. Если дирижёр курян говорил быстро и невнятно, то дирижёр Петрозаводска периодически спрашивал у хора или имя композитора, или имя поэта. Почему-то ему очень хотелось всех представить. Куряне (женский хор) пели сильно, но подводила акустика зала, неплохо спела Казань, Петрозаводск, благодаря диверсии проведенной со стороны столовой, явно по заказу недобросовестных конкурентов, пел сильно, но не хватало голосов.

Поскольку, благодаря курянам концерт затянулся, а чувство голода подпирало меня всё больше и больше, то пришлось дослушивать Петрозаводск уже в столовой. Как говорится “война войной, а обед обедом”.

День рождения.

У Екатеринбургского университета в это день был “День рождения” и университетский хор (наши друзья) решил пригласить нас к себе на праздник. И мы как правильные дети пошли в гости. После долгих блужданий гости, наконец, смогли найти корпус, в котором жил Екатеринбург.

Ребята нас ждали. В вестибюле стояли столы с тортами, блестевшими белым кремом, и прочие угощения. Кроме этого на всех столах сбились в кучу стаканы и чашки различных мастей, ожидая чаю. Глядя на столы чувствовалось, что явно чего-то недостаёт.

Хор исполнил нам гимн университета и мы умилились. Наконец подали чаю. Но перед тем как пить чай и трескать торты, мы не могли не спеть Крамбамбули. На бис были исполнены “Разные вина”. Ребята были явно поражены хорошо поставленной алкогольной тематикой. Как потом оказалось, они отмечают праздники без этого, да и средний возраст наших друзей был значительно моложе, чем наш. И как хорошо, что мы не взяли это с собой, а то нас действительно можно было бы упечь за рекламу алкоголя в “детском саду”.

Откушавши чаю, наевшись тортами и прочими угощениями, мы перешли к играм.

Бедный Екатеринбург. На невинную игру “Поцелуй меня сюда столько - то раз” наши ответили игрой отличающейся истинной любовью к животным и пропитанной острейшим чувством сострадания, в высшем его проявлении. Только мы (Питер), город великого Достоевского, могли предложить эту выплёскивающую через край эмоций игру. Игра называлась, по-моему, “Скажи кошечке - нет”. Суть игры заключалась в том, что один, стоя на коленях перед другим, произносил: “Я маленькая больная кошечка, пожалей меня, пожалуйста!”. На что стоящий субъект должен был, не улыбнувшись, ответить: “Иди отсюда моя маленькая больная кошечка”. Кошечка начинала упрашивать его и, если он улыбался, то сам становился маленькой больной кошечкой и вместе с “другом по несчастью” упрашивал уже другого субъекта.

Ещё не успела “Новогодняя ёлка” войти в труды по русской психиатрии, как новая игра дала фору предыдущей инсценировке.

Два хора ползали на коленях и упрашивали последнего, оказавшегося истинным любителем животных и сумевшего не улыбнуться, то есть ставшего победителем. Накал страстей был просто неописуем, по драматизму ситуации Достоевский смело мог брать отпуск. Что можно сказать по этому поводу – «Знай наших». И бедные наши друзья.

Вечер успокаивался Ручейком с песнями. Мы возвращались домой усталые, но довольные. Посмотрев концерт, часть наших пошла спать, ведь завтра - наше конкурсное выступление.